долой хуястых сволачей!!!!!!
«Ночь и опасность» была написана как речь для марша «Верните себе ночь». В Нью-Хевен, штат Коннектикут, 2000 женщин приняли участие в марше. К маршу присоединялись уличные проститутки, а пожилые женщины из домов престарелых выходили на балконы и зажигали свечи. В Олд-Доминион, штата Вирджиния, черные и белые, женщины и мужчины, геи и натуралы сотнями присоединялись к первому политическому маршу в своем городе – олигархическому, консервативному оплоту, как и предполагает его название. Люди прошли четырнадцать миль, как будто они не могли пропустить эту прогулку даже под угрозой потерять работу и подвергнуться насилию полиции. В Калгари, Канада, на двойную вереницу из 2000 женщин, идущих вдоль дороги, напали мужчины в машинах. Я не знаю, сколько раз я произносила эту речь, но ее произнесение позволило мне посмотреть Северную Америку и познакомиться с самыми отважными людьми в мире.
Марш «Верните себе ночь» обращается прямо к нашему эмоциональному существу. От нас, женщин, в первую очередь ожидают, что мы будем бояться ночи. Ночь обещает женщинам вред. Если женщина идет по улице ночью, то она не только рискует подвергнуться насилию, но и – согласно ценностям мужского доминирования – напрашивается на него. Женщина, которая нарушает границы ночи – это преступница, которая нарушает элементарные законы цивилизованного поведения: приличная женщина никогда не выходит – и точно не одна, и точно не в компании всего лишь других женщин – на улицу ночью.
Женщина на улице ночью, без поводка, считается шлюхой или заносчивой сукой, которая не знает свое место. Полицейские ночи – насильники и другие мародерствующие мужчины – имеют право защищать законы ночи: преследовать женщину и наказывать ее. Нас всех они преследовали, многих из нас поймали.
Женщина, которая знает правила цивилизованного общества, знает, что ночью она должна прятаться. Однако даже если женщина, как хорошая девочка, запирается на все замки, ночь все равно грозит проникнуть внутрь. Снаружи ходят хищники, которые могут залезть в окна, вскарабкаться по водосточной трубе, вскрыть замки, материализоваться из лунного света, принести ночь с собой. Эти хищники романтизируются с помощью фильмов о вампирах. Хищники становятся туманом, ютятся в едва видимых щелях. Они приносят с собой секс и смерть. Их жертвы сжимаются, сопротивляются сексу, сопротивляются смерти, пока, охваченные восторгом от всего происходящего, они не раздвинут ноги и не подставят шеи и не влюбятся. Как только жертва полностью подчиняется, то в ночи больше нет страха, потому что жертва мертва. Она такая очаровательная, такая женственная, такая мертвая. В этом суть так называемой романтики, в которой изнасилование приукрашено многозначительными взглядами.
Ночь – это время романтики. Мужчины, как и их обожаемые вампиры, выходят на ухаживание. Мужчины, как и вампиры, охотятся. Ночь выдает лицензию на так называемую романтику, и эта романтика сводится к изнасилованию: насильственное вторжение по месту жительства, которое иногда происходит дома и всегда включает тело и то, что некоторые называют душой. Женщина одна и/или спит. Мужчина пьет из нее до тех пор, пока не насыщается или пока она не умирает. Традиционные цветы ухаживания – это традиционные цветы на могилу, передаваемые жертве перед убийством. Труп наряжается, украшается, возлагается и подвергается ритуальному надругательству и обрекается на вечность использования для чужих целей. Все различия воли и личности стираются, а мы должны поверить, что их стирает ночь, а не насильник.
Мужчины используют ночь, чтобы стереть нас. Еще Казанова, которого многие мужчины считают авторитетом, писал, что «когда уносят лампу, все женщины одинаковы». Аннигиляция личности, индивидуальности, воли, характера женщины – это обязательное условие для мужской сексуальности, а потому ночь стала священным временем для мужского сексуального прославления, потому что она темна, а в темноте гораздо проще не видеть: не видеть, кто она такая. Мужская сексуальность, одурманенная отвращением к любой жизни, но, в первую очередь, к женским жизням, становится необузданной, охотится на случайных жертв, использует темноту, чтобы прятаться, чтобы найти темное умиротворение, очищение и убежище.
Ночь имеет магический смысл для мужчин. Ночью они ищут проституток и женщин для съема. Ночью они занимаются так называемой любовью. Ночью они напиваются и рыскают по улицам компаниями. Ночью они трахают своих жен. Ночью они устраивают вечеринки студенческих братств. Ночью они совершают так называемые соблазнения. Ночью они наряжаются в белые простыни и поджигают кресты. Печально известная Хрустальная ночь, когда немецкие нацисты поджигали и громили еврейские магазины и дома по всей Германии – Хрустальная ночь, названная так из-за битого стекла, которое покрывало улицы Германии после этой ночи – Хрустальная ночь, когда нацисты избивали или убивали всех евреев, которых только могли найти, всех евреев, которые недостаточно хорошо заперлись – Хрустальная ночь, которая была репетицией последующей бойни – символическая ночь. Ценности дня становятся одержимостью ночи. Любая ненавидимая группа боится ночи, потому что ночью со всеми, кого презирают, начинают обращаться как с женщинами: как с добычей, которую выслеживают, избивают, убивают или насилуют. Мы боимся ночи, потому что ночью мужчины опасны.
В США, столь явно расистской стране, страхом темноты очень часто манипулируют, обычно на бессознательном уровне, превращая его в страх черных, в первую очередь, черных мужчин, чтобы усилить и сохранить наше национальное достояние – ассоциацию между изнасилованиями и черными мужчинами. В этом контексте образ черной ночи предполагает, что черное по определению является опасными. В этом контексте связь между ночью, черными мужчинами и изнасилованием превращается в акт веры. Ночь, время секса, также становится временем расы – расового страха и расовой ненависти. Черный мужчина, которого на Юге преследовали по ночам, чтобы кастрировать и/или линчевать, в расистских США становится носителем опасности, носителем изнасилования. Использование определенного типа мужчины, которого презирают по расовым причинам, в качестве козла отпущения, символической фигуры, которая воплощает в себе реальную сексуальность всех мужчин – это распространенная стратегия мужского доминирования. Гитлер делал то же самое с еврейскими мужчинами.
В городах США среди проституток непропорционально много черных женщин, ночных обитательниц улиц, прототипичных женских образов, которые опять становятся козлами отпущения, символами женской сексуальности, которую определяют мужчины, женщинами в качестве предметов потребления. И среди женщин ночь – это время секса и расы одновременно: расовая эксплуатация и сексуальная эксплуатация сливаются воедино, их невозможно разделить. Ночь и черное, секс и раса – черных мужчин винят в том, что делают все мужчины; черных женщин используют так, как используют всех женщин, однако именно их отдельно и интенсивно карают закон и социальная мораль; и чтобы разрубить этот узел жестокости, который есть в каждой и любой ночи, мы должны вернуть себе ночь, чтобы она перестала быть орудием нашего уничтожения с помощью расы и секса.
Для всех женщин ночь означает выбор: опасность или тюремное заключение. Однако заключение зачастую не менее опасно – избиваемые женщины находятся в заключении, если женщину насилуют в браке, то, скорее всего, ее насилуют в ее собственном доме. Однако нам обещают, что тюремное заключение уменьшит опасность, и мы пытаемся избежать опасности с помощью заключения. На протяжении всей истории женщин существовали те или иные способы заключения: физические ограничения, бинтование ног, запрет на передвижение, наказание за действия.
В наше время, опять, на каждом шагу женщинам бинтуют ноги. Связанная женщина – это буквальная эмблема нашего положения, на каждом шагу мы видим прославление этого положения: женщины и бондаж, связанные и обездвиженные женщины. Актер Джордж Гамильтон, один из новых графов Дракул, утверждает, что «каждая женщина фантазирует о темном незнакомце, который сковывает ее цепями. Женщины не фантазируют о том, чтобы маршировать с Ванессой Редгрейв». Похоже, он не понимает, что мы и правда фантазируем о том, чтобы маршировать с Ванессой Редгрейв.
Эротическое прославление связанной женщины – это религия нашего времени, освященная литературой и воспетая в фильмах, как и забинтованные ноги, этот символ стал повсеместным. Значение связывания в том, что оно ограничивает свободу передвижения. Ханна Арендт писала, что «из всех специфических свобод, которые могут прийти нам на ум, когда мы слышим слово «свобода», то свобода передвижения является исторически старейшей и самой элементарной. Способность отправиться туда, куда мы пожелаем, это поступок, который является прототипом свободы, а ограничения свободы передвижения с незапамятных времен были необходимым условием для рабства. Свобода передвижения также является необходимым условием для активных действий, и именно с помощью этих действий люди испытывают свободу в этом мире».
Правда в том, что мужчины испытывают свободу передвижения и свободу в действии, а женщины – нет. Мы должны признать, что свобода передвижения – это необходимое условие для любой другой свободы. Она предшествует свободе слова по важности, потому что свобода слова не может существовать без нее. Поэтому когда мы, женщины, боремся за свободу, то мы должны начать с борьбы за свободу передвижения, которой у нас не было, и которой у нас нет до сих пор. В реальности нам не разрешают выходить на улицу после наступления темноты. В некоторых частях света женщинам вообще запрещено выходить на улицу, но у нас, в нашей примерной демократии, нам можно немного посеменить вокруг, наполовину искалеченными, в свете дня, и за это мы должны быть благодарны.
Мы должны быть особенно благодарны, потому что наша работа и безопасность зависят от выражения благодарности с помощью бодрого конформизма, очаровательной пассивности и подчинения, которые искусно подгоняются под специфические вкусы тех мужчин, которым мы должны угодить. Мы должны быть благодарны - если мы не готовы сопротивляться заключению – сопротивляться тому, что нас запирают и связывают – сопротивляться, когда нас сковывают, затыкают нам рот кляпом, используют, прижимают к полу, завоевывают, берут, овладевают, и выкидывают как игрушечных кукол, которых нужно двигать, чтобы они двигались. Мы должны быть благодарны – если мы не готовы сопротивляться образам связанных, скованных, униженных и использованных женщин. Мы должны быть благодарны, если мы не готовы потребовать – нет, взять – свободу передвижения для себя, потому то мы знаем, что это необходимое условие для любой другой свободы, к которому мы должны стремиться, если нам вообще нужна свобода как таковая. Мы должны быть благодарны – если мы не готовы сказать вместе с тремя Мариями Португалии: «Хватит. Пришло время крикнуть: Хватит. И построить баррикады из наших тел».
Я думаю, что мы достаточно долго были благодарны за любые маленькие уступки мужчин. Я думаю, что нас уже тошнит от этой бесконечной благодарности. Нас словно заставляют играть в русскую рулетку – каждую ночь к нашему виску приставляют пистолет. Каждый день мы странным образом благодарны за то, что мы живы. Каждый день мы забываем, что ночью придет наша очередь, что случайность перестанет быть случайностью, она станет конкретной и личной, она станет мною, или она станет тобою, или она станет кем-то, кого мы любим, возможно, даже больше, чем самих себя. Каждый день мы забываем, что мы расплачиваемся за все, что у нас есть, получая жалкие крохи взамен. Каждый день мы мотаем срок, и каждую ночь мы становимся или заключенными, или людьми вне закона – и с большой вероятностью, мы пострадаем в любом случае. Пора уже крикнуть «Хватит», но недостаточно просто крикнуть «Хватит». Мы должны использовать наши тела, чтобы сказать «Хватит» - мы должны построить баррикады из наших тел, но эти баррикады должны двигаться, как движется океан, мы должны стать неприступными, как неприступен океан. Мы должны использовать нашу коллективную силу, и страсть, и упорство, чтобы вернуть себе эту ночь и каждую ночь, чтобы жизнь стоила того, чтобы жить, и чтобы человеческое достоинство стало реальностью. То, что мы делаем сегодня ночью так просто, так трудно и так важно.(с)
Марш «Верните себе ночь» обращается прямо к нашему эмоциональному существу. От нас, женщин, в первую очередь ожидают, что мы будем бояться ночи. Ночь обещает женщинам вред. Если женщина идет по улице ночью, то она не только рискует подвергнуться насилию, но и – согласно ценностям мужского доминирования – напрашивается на него. Женщина, которая нарушает границы ночи – это преступница, которая нарушает элементарные законы цивилизованного поведения: приличная женщина никогда не выходит – и точно не одна, и точно не в компании всего лишь других женщин – на улицу ночью.
Женщина на улице ночью, без поводка, считается шлюхой или заносчивой сукой, которая не знает свое место. Полицейские ночи – насильники и другие мародерствующие мужчины – имеют право защищать законы ночи: преследовать женщину и наказывать ее. Нас всех они преследовали, многих из нас поймали.
Женщина, которая знает правила цивилизованного общества, знает, что ночью она должна прятаться. Однако даже если женщина, как хорошая девочка, запирается на все замки, ночь все равно грозит проникнуть внутрь. Снаружи ходят хищники, которые могут залезть в окна, вскарабкаться по водосточной трубе, вскрыть замки, материализоваться из лунного света, принести ночь с собой. Эти хищники романтизируются с помощью фильмов о вампирах. Хищники становятся туманом, ютятся в едва видимых щелях. Они приносят с собой секс и смерть. Их жертвы сжимаются, сопротивляются сексу, сопротивляются смерти, пока, охваченные восторгом от всего происходящего, они не раздвинут ноги и не подставят шеи и не влюбятся. Как только жертва полностью подчиняется, то в ночи больше нет страха, потому что жертва мертва. Она такая очаровательная, такая женственная, такая мертвая. В этом суть так называемой романтики, в которой изнасилование приукрашено многозначительными взглядами.
Ночь – это время романтики. Мужчины, как и их обожаемые вампиры, выходят на ухаживание. Мужчины, как и вампиры, охотятся. Ночь выдает лицензию на так называемую романтику, и эта романтика сводится к изнасилованию: насильственное вторжение по месту жительства, которое иногда происходит дома и всегда включает тело и то, что некоторые называют душой. Женщина одна и/или спит. Мужчина пьет из нее до тех пор, пока не насыщается или пока она не умирает. Традиционные цветы ухаживания – это традиционные цветы на могилу, передаваемые жертве перед убийством. Труп наряжается, украшается, возлагается и подвергается ритуальному надругательству и обрекается на вечность использования для чужих целей. Все различия воли и личности стираются, а мы должны поверить, что их стирает ночь, а не насильник.
Мужчины используют ночь, чтобы стереть нас. Еще Казанова, которого многие мужчины считают авторитетом, писал, что «когда уносят лампу, все женщины одинаковы». Аннигиляция личности, индивидуальности, воли, характера женщины – это обязательное условие для мужской сексуальности, а потому ночь стала священным временем для мужского сексуального прославления, потому что она темна, а в темноте гораздо проще не видеть: не видеть, кто она такая. Мужская сексуальность, одурманенная отвращением к любой жизни, но, в первую очередь, к женским жизням, становится необузданной, охотится на случайных жертв, использует темноту, чтобы прятаться, чтобы найти темное умиротворение, очищение и убежище.
Ночь имеет магический смысл для мужчин. Ночью они ищут проституток и женщин для съема. Ночью они занимаются так называемой любовью. Ночью они напиваются и рыскают по улицам компаниями. Ночью они трахают своих жен. Ночью они устраивают вечеринки студенческих братств. Ночью они совершают так называемые соблазнения. Ночью они наряжаются в белые простыни и поджигают кресты. Печально известная Хрустальная ночь, когда немецкие нацисты поджигали и громили еврейские магазины и дома по всей Германии – Хрустальная ночь, названная так из-за битого стекла, которое покрывало улицы Германии после этой ночи – Хрустальная ночь, когда нацисты избивали или убивали всех евреев, которых только могли найти, всех евреев, которые недостаточно хорошо заперлись – Хрустальная ночь, которая была репетицией последующей бойни – символическая ночь. Ценности дня становятся одержимостью ночи. Любая ненавидимая группа боится ночи, потому что ночью со всеми, кого презирают, начинают обращаться как с женщинами: как с добычей, которую выслеживают, избивают, убивают или насилуют. Мы боимся ночи, потому что ночью мужчины опасны.
В США, столь явно расистской стране, страхом темноты очень часто манипулируют, обычно на бессознательном уровне, превращая его в страх черных, в первую очередь, черных мужчин, чтобы усилить и сохранить наше национальное достояние – ассоциацию между изнасилованиями и черными мужчинами. В этом контексте образ черной ночи предполагает, что черное по определению является опасными. В этом контексте связь между ночью, черными мужчинами и изнасилованием превращается в акт веры. Ночь, время секса, также становится временем расы – расового страха и расовой ненависти. Черный мужчина, которого на Юге преследовали по ночам, чтобы кастрировать и/или линчевать, в расистских США становится носителем опасности, носителем изнасилования. Использование определенного типа мужчины, которого презирают по расовым причинам, в качестве козла отпущения, символической фигуры, которая воплощает в себе реальную сексуальность всех мужчин – это распространенная стратегия мужского доминирования. Гитлер делал то же самое с еврейскими мужчинами.
В городах США среди проституток непропорционально много черных женщин, ночных обитательниц улиц, прототипичных женских образов, которые опять становятся козлами отпущения, символами женской сексуальности, которую определяют мужчины, женщинами в качестве предметов потребления. И среди женщин ночь – это время секса и расы одновременно: расовая эксплуатация и сексуальная эксплуатация сливаются воедино, их невозможно разделить. Ночь и черное, секс и раса – черных мужчин винят в том, что делают все мужчины; черных женщин используют так, как используют всех женщин, однако именно их отдельно и интенсивно карают закон и социальная мораль; и чтобы разрубить этот узел жестокости, который есть в каждой и любой ночи, мы должны вернуть себе ночь, чтобы она перестала быть орудием нашего уничтожения с помощью расы и секса.
Для всех женщин ночь означает выбор: опасность или тюремное заключение. Однако заключение зачастую не менее опасно – избиваемые женщины находятся в заключении, если женщину насилуют в браке, то, скорее всего, ее насилуют в ее собственном доме. Однако нам обещают, что тюремное заключение уменьшит опасность, и мы пытаемся избежать опасности с помощью заключения. На протяжении всей истории женщин существовали те или иные способы заключения: физические ограничения, бинтование ног, запрет на передвижение, наказание за действия.
В наше время, опять, на каждом шагу женщинам бинтуют ноги. Связанная женщина – это буквальная эмблема нашего положения, на каждом шагу мы видим прославление этого положения: женщины и бондаж, связанные и обездвиженные женщины. Актер Джордж Гамильтон, один из новых графов Дракул, утверждает, что «каждая женщина фантазирует о темном незнакомце, который сковывает ее цепями. Женщины не фантазируют о том, чтобы маршировать с Ванессой Редгрейв». Похоже, он не понимает, что мы и правда фантазируем о том, чтобы маршировать с Ванессой Редгрейв.
Эротическое прославление связанной женщины – это религия нашего времени, освященная литературой и воспетая в фильмах, как и забинтованные ноги, этот символ стал повсеместным. Значение связывания в том, что оно ограничивает свободу передвижения. Ханна Арендт писала, что «из всех специфических свобод, которые могут прийти нам на ум, когда мы слышим слово «свобода», то свобода передвижения является исторически старейшей и самой элементарной. Способность отправиться туда, куда мы пожелаем, это поступок, который является прототипом свободы, а ограничения свободы передвижения с незапамятных времен были необходимым условием для рабства. Свобода передвижения также является необходимым условием для активных действий, и именно с помощью этих действий люди испытывают свободу в этом мире».
Правда в том, что мужчины испытывают свободу передвижения и свободу в действии, а женщины – нет. Мы должны признать, что свобода передвижения – это необходимое условие для любой другой свободы. Она предшествует свободе слова по важности, потому что свобода слова не может существовать без нее. Поэтому когда мы, женщины, боремся за свободу, то мы должны начать с борьбы за свободу передвижения, которой у нас не было, и которой у нас нет до сих пор. В реальности нам не разрешают выходить на улицу после наступления темноты. В некоторых частях света женщинам вообще запрещено выходить на улицу, но у нас, в нашей примерной демократии, нам можно немного посеменить вокруг, наполовину искалеченными, в свете дня, и за это мы должны быть благодарны.
Мы должны быть особенно благодарны, потому что наша работа и безопасность зависят от выражения благодарности с помощью бодрого конформизма, очаровательной пассивности и подчинения, которые искусно подгоняются под специфические вкусы тех мужчин, которым мы должны угодить. Мы должны быть благодарны - если мы не готовы сопротивляться заключению – сопротивляться тому, что нас запирают и связывают – сопротивляться, когда нас сковывают, затыкают нам рот кляпом, используют, прижимают к полу, завоевывают, берут, овладевают, и выкидывают как игрушечных кукол, которых нужно двигать, чтобы они двигались. Мы должны быть благодарны – если мы не готовы сопротивляться образам связанных, скованных, униженных и использованных женщин. Мы должны быть благодарны, если мы не готовы потребовать – нет, взять – свободу передвижения для себя, потому то мы знаем, что это необходимое условие для любой другой свободы, к которому мы должны стремиться, если нам вообще нужна свобода как таковая. Мы должны быть благодарны – если мы не готовы сказать вместе с тремя Мариями Португалии: «Хватит. Пришло время крикнуть: Хватит. И построить баррикады из наших тел».
Я думаю, что мы достаточно долго были благодарны за любые маленькие уступки мужчин. Я думаю, что нас уже тошнит от этой бесконечной благодарности. Нас словно заставляют играть в русскую рулетку – каждую ночь к нашему виску приставляют пистолет. Каждый день мы странным образом благодарны за то, что мы живы. Каждый день мы забываем, что ночью придет наша очередь, что случайность перестанет быть случайностью, она станет конкретной и личной, она станет мною, или она станет тобою, или она станет кем-то, кого мы любим, возможно, даже больше, чем самих себя. Каждый день мы забываем, что мы расплачиваемся за все, что у нас есть, получая жалкие крохи взамен. Каждый день мы мотаем срок, и каждую ночь мы становимся или заключенными, или людьми вне закона – и с большой вероятностью, мы пострадаем в любом случае. Пора уже крикнуть «Хватит», но недостаточно просто крикнуть «Хватит». Мы должны использовать наши тела, чтобы сказать «Хватит» - мы должны построить баррикады из наших тел, но эти баррикады должны двигаться, как движется океан, мы должны стать неприступными, как неприступен океан. Мы должны использовать нашу коллективную силу, и страсть, и упорство, чтобы вернуть себе эту ночь и каждую ночь, чтобы жизнь стоила того, чтобы жить, и чтобы человеческое достоинство стало реальностью. То, что мы делаем сегодня ночью так просто, так трудно и так важно.(с)